Путь Кассандры - Глава 8

Юлия Николаевна Вознесенская

"Путь Кассандры или Приключения с макаронами"

Глава 8

— Больше ты за макаронами не поедешь. Тебя вообще опасно выпускать одну дальше ворот, — заявила бабушка, выслушан мой подробный отчет. Я не спорила, положившись на время, разве бабушка сможет долго на меня сердиться? Но она сердито молчала день, другой — почти целую неделю.

Даже подарок от ди Корти не привел ее в восторг; не сказав ни слова, она убрала корзину с чудесными плодами в свой огромный холодильник, и мы еще долго ими наслаждались — тоже молча. А мои фрукты в дороге изрядно помялись, и бабушка их сварила с сахаром. Теперь вечерами мы пили чай с абрикосово-персиковым джемом в полной укоризны тишине. Мое молчание означало: «Вот видишь, как вкусно! Я для тебя старалась, а ты сердишься...» Бабушка в ответ молчала: «Джем получился прекрасный, но какой ценой он добыт!»

Бабушка на меня сердилась, пчела меня укусила, любви у меня ни с кем не случилось, от ди Корти-младшего я едва спаслась и, несмотря на все эти неприятности, я великолепно себя чувствовала. После завтрака я кормила кур и рыб, а потом уходила гулять. Я подолгу бродила одна по острову, загорала на полянке среди кустов смородины, где никто, даже бабушка, не мог меня увидеть. Я перебирала в памяти все случившееся со мной за последние месяцы и почему-то всем была очень довольна, даже укусом пчелы — ведь это была обыкновенная пчелка, а могла быть пчела-убийца!

Между тем, бабушка поправлялась и большую часть дня теперь проводила на веранде с книгой, ловя редкие солнечные минуты. Она уже могла самостоятельно спускаться по ступеням в сад и тоже иногда прогуливалась в одиночестве. Мы ходили по разным дорожкам сада, стараясь не встречаться на прогулках. Ох, и упрямые же были мы обе! Впрочем, у меня-то было оправдание — гены...

А лето уже кончалось. На березах пожелтели первые листья, смородина и крыжовник переспели и стали осыпаться на землю. Начали поспевать яблоки. Я с грустью думала о том, что мне скоро придется возвращаться в Лондон и приступать к работе. Что я буду делать в Реальности после того, как столько увидела и пережила в подлинной жизни? Я даже по-своему молилась: «О, Месс! Хотя бы еще один живой, полный людей и событий день, еще одно, пусть самое маленькое приключение! И Месс мне его обеспечил...»

Бабушка вдруг оживилась, повеселела и однажды вечером сказала мне:

— Все, хватит нам дуться друг на друга. Я хочу, чтобы ты помогла мне управиться с заготовками на зиму. Надо срочно собрать ягоды, а мне сейчас не с руки приглашать женщин из деревни, я жду гостей.

Прежде бабушка всегда нанимала для такой работы женщин из баварской деревни, лежавшей в получасе езды на мобиле. Они убирали овощи с огорода, собирали ягоды и яблоки в саду, а затем укладывали их на хранение. В такие дни бабушкина кухня превращалась в настоящую маленькую фабрику по переработке овощей и плодов; женщины под присмотром бабушки перебирали ягоды, укладывали их в пластиковые контейнеры и ставили их в огромный морозильный шкаф; они чистили и мелко резали овощи и тоже складывали их в морозильные камеры для дальнейшего использования. За работой крестьянки болтали между собой и с бабушкой, и даже пели. Прежде в такие дни я старалась не спускаться вниз из своих комнат, чтобы не соприкасаться со всей этой суетой, но сейчас я бы, пожалуй, познакомилась с ними поближе...

Расплачивалась бабушка с деревенскими в основном солью. Через общую распределительную сеть соли крестьяне получали на человека столько же, сколько горожане, а уходило у них в хозяйстве гораздо больше, поэтому многие бабушкины соседки стремились поработать у нее за соль. Неужели она в этом году отказывается от их помощи из экономии, несмотря на свою больную ногу. Уж не я ли тому виной, ведь она опять продлила мой отпуск...

— Бабушка! Да мы с тобой и вдвоем справимся: я буду собирать ягоды, а ты — укладывать их в контейнеры. Вот только потом я должна буду вернуться в Лондон и навряд ли смогу помочь тебе с уборкой овощей и картофеля.

— Ты готова помочь с ягодами? Отлично! А на уборку овощей я потом как всегда приглашу женщин из деревни.

На другой день мы занялись ягодами. Бабушка тоже выбралась в сад и обирала кусты смородины, сидя в легком переносном кресле. Конечно, она сначала собирала ягоды быстрее меня, но потом, когда я перестала обращать внимание на всяких там жучков-паучков и перестала бояться, что из-под каждого куста на меня выпрыгнет лягушка или нападет змея, дело у меня пошло веселей. Кончилось тем, что бабушка должна была полностью заняться укладкой ягод на кухне, а на второй день к вечеру я так завалила ее ягодами, что мне пришлось тоже надеть передник и встать к кухонному столу.

За укладкой смородины и крыжовника на зиму у нас состоялся интересный разговор.

— У меня скоро будет гостья, — сказала бабушка, — и я хочу тебя подготовить к ее приезду. Она пробудет здесь несколько дней. Это русская монахиня.

— Монахиня? Разве в наше время бывают монахини?

— Да, на земле, слава Богу, еще есть монастыри и монахи, и добавила нечто таинственное, в своем духе: — А если бы их не было, то и Земли уже не было бы тоже.

— Почему же о них ничего не слышно? Я ни разу в новостях не видела ни одной монахини.

— Потому что сегодняшний мир воздвиг вокруг еще сохранившихся монастырей своего рода Стену отчуждения: монахи не являются полноправными гражданами планеты, они не могут ничего ни продавать, ни покупать, не могут пользоваться государственной электроэнергией и транспортом и лечиться у врачей.

— Так они вроде асов?

— Бот именно. Когда принятие персонального кода было объявлено обязательным для всех граждан планеты, они отказались принести присягу и поставить код на свои руки.

— Почему?

— Монахи считают, что персональный код — это печать Антихриста, пришедшего под видом Мессии погубить весь род человеческий.

— Какая глупость! Они молятся за весь мир и при этом не понимают, что Мессия пришел спасти мир?

— Они знают, что Мессия уже приходил именно с этой целью две тысячи с лишним лет тому назад, и имя ему Иисус Христос, — тут бабушка перекрестилась, а я как всегда внутренне содрогнулась от возмущения. До меня никак не доходило, как она, с ее умом, образованием и жизненным опытом, может носить в себе такие дикие предрассудки — веру и Бога и в какого-то Христа? Но я хорошо знала, что спорить с ней на эту тему было совершенно бесполезно.

— Неужели все христиане оказались такими фанатиками, бабушка, что отказались от нормальной жизни в пользу своего Бога?

— Многие не выдержали давления властей и приняли печать, чтобы не остаться без жилья, работы и хлеба. Даже некоторые священнослужители, в том числе архиереи, пошли на сделку с Антихристом, наивно полагая таким образом сохранить Церковь. Но монахи почти все отказались от персонального кода. Конечно, они не делали никаких политических заявлений, не выступали в средствах массовой информации, ведь они монахи. Они просто не являлись на пункты регистрации. Если ты помнишь, наш Месс не так уж уверенно чувствовал себя в начале борьбы за мировую власть. Уже была создана Единая мировая религия, но и другие церкви пока не были запрещены. Напротив, сразу после Катастрофы число христиан на земле резко возросло, и, чтобы не вызвать их осуждения и не потерять голоса на выборах, Лжемессия приказал оставить не принявших печать христиан и монахов в покое. Но постепенно большинство христиан вынудили согласиться на персональное кодирование, а непреклонных и монахов полностью блокировали. Монахи и монахини теперь официально объявлены асами, только не бродячими, а оседлыми. Из больших городов монастыри были изгнаны в дикие места якобы из-за нехватки жилья для пострадавших от Катастрофы. На них натравливали обезумевших от лишений и бед несчастных людей, множество монахов и священников были убиты при церковных погромах. В конце концов, монахи должны были передать безвозмездно всю свою недвижимость правительству и уйти из своих монастырей буквально с котомками за спиной. Но мать Евдокия, которая приедет к нам погостить, монахиня из счастливой обители: ее монастырь находится в таком глухом уголке, что до них пока не добрались. Они уже больше ста лет живут в тихом местечке Франции, и никто, кроме православных, о них не знает.

— Как же они там существуют, если они отделены от мирового сообщества?

— У монахинь есть свое хозяйство: большой сад, огород — они выращивают овощи, держат пчел. Им помогают православные люди, снабжая их другими продуктами.

— И макаронами?

—Да.

— Уау! Теперь я все поняла!

— Сколько раз я тебя просила, Санечка, не издавать этих бессмысленных младенческих восклицаний! Впрочем, ладно... Теперь ты знаешь, детка, почему я просила тебя быть осторожной в этих поездках.

— И почему тебе так не понравились мои последние приключения. Да, теперь мне кое-что стало ясно.

— И ты не сердишься на меня?

— За что я должна на тебя сердиться, бабушка?

— За то, что я позволила тебе так рисковать собой. Ведь я отправляла тебя за макаронами, не сказав, что потом они будут переправлены монахам-асам.

— Бабушка! А я-то считала тебя самым справедливым человеком!

— А я несправедливо поступила с тобой, отправив тебя на дело, о котором ты не имела понятия?

— Нет, ты несправедлива сейчас, несправедлива к себе, когда говоришь, что ты меня «отправляла» за макаронами. В первую поездку я просто обязана была поехать вместо тебя: вспомни про свою «птичью клетку»! А во второй раз, честно говоря, я сама хотела ехать, чтобы проверить на Леонардо, на единственном молодом человеке, которого знала лично, а не в Реальности, свое женское очарование. И ведь проверила! Ты не можешь себе представить, бабушка, как я была закомплексована до встречи с Ромео и Леонардо. И еще, оказывается, приключения в жизни мне правятся больше, чем в реальности. У меня появилось такое чувство, бабушка, что я только теперь просыпаюсь от спячки и начинаю жить по-настоящему. И если причиной тому макароны, то отныне они объявляются любимым кушаньем Кассандры Саккос! Короче говоря, я не разделяю твоих убеждений, но хочу разделить твои заботы, дорогая ты моя, необыкновенная моя бабушка!

— Спасибо тебе, Санька... Ты даже не представляешь, какой камень ты сейчас сняла с моего сердца.

— Честно говоря, бабушка, я все время считала, что это какая-то макаронная контрабанда. Я ведь знаю, что существует черный рынок продуктов, косметики, нестандартной одежды и прочих вещей, которые не производятся нашей экономикой, и я думала, что ты... ну как бы...

— Спекулирую макаронами?

— Да, вот именно. И я думала, что это для того, чтобы сохранить побольше денег на своем счету; я знаю, что твои деньги — твоя свобода. А теперь я думаю, что ты очень храбрая. Когда я, помнишь, покупала еду для аса с собакой, у меня поджилки тряслись, а вдруг Надзор это заметит, и меня арестуют? А тут целый монастырь...

— Вообще-то, честно говоря, это не единственный монастырь, которому я помогаю.

— Ох, бабушка, бабушка!.. Скажи мне, эти монахини действительно так бедны, что им без твоей постоянной помощи никак не обойтись? Нельзя им просто один раз пожертвовать какие-то ценности, что-то из твоих драгоценностей, например, и пускай они сами потом обменивают их на еду.

— Им нужны макароны, а не деньги. Не думай, что Мировое правительство не знает о существовании черного рынка и не контролирует его. Одним разрешено им пользоваться, а другим за то же самое грозит немедленный арест.

— Разрешено членам Семьи?

— Им в первую очередь. Семье разрешено практически все. Коли члены Семьи не будут иметь таких привилегий, которые позволяют им жить особой жизнью и чувствовать себя на голову выше прочих сограждан, они не станут так преданно служить своему Мессии. Привилегии — основа существования любой элиты.

— А почему монахини так любят макароны?

— Ну, дорогая, это уже совсем другая история. Вот приедет мать Евдокия, ты у нее и спроси. Она как раз за макаронами к нам и едет.

— Подумать только, я увижу настоящую монахиню!

— А тебе интересно с ней познакомиться?

— Конечно! Во-первых, я хочу видеть твоих друзей, а во-вторых, у меня тут чисто профессиональный интерес: вдруг когда-нибудь мне понадобится воспроизвести для Реальности облик настоящей монахини. Это же такая экзотика!

— Ну-ну, — сказала бабушка. — А ведь каких-нибудь сто лет назад это вовсе не было экзотикой: в те времена не было русской семьи без монаха или священника в роду.

— Ну, уж в царской-то семье, наверно, не было!

— Родная сестра последней царицы была настоятельницей монастыря, Марфо-Мариинской женской обители. И до нее в царском роду были монахи и монахини.

— А в нашем роду?

— С обеих сторон. На Афоне, до самого его конца, жил родной дядя твоего деда, иеромонах Евстахий, а моя бабушка была игуменьей в новгородской обители. Ее звали матушка София, она погибла мученической смертью в тридцатых годах прошлого столетия.

— Не в ее ли честь вы гак назвали мою мать?

— Ты угадала. Но, к сожалению, твою мать это не спасло. Много у нашей семьи молитвенником на небесах, но много и грешников, умерших без покаяния, и теперь их всех надо отмаливать. А молиться-то некому, кроме монахов да меня, старой...

Бабушка задумалась, склонив голову и опустив руки. Я тоже молчала, не зная, чем ее отвлечь и утешить. Наконец, вспомнила безотказное средство.

— Бабушка! Я целый день провела на воздухе и так проголодалась!

— Ох, детка моя, что ж ты раньше не сказала?

Бабушкину меланхолию как рукой сняло, и мы стали вместе варить на ужин... нет, не макароны, а гречневую кашу, которую бабушка считала для меня очень полезной.

Мать Евдокия приехала ночью, когда я спала. Утром я спустилась в кухню и увидела за столом напротив бабушки довольно молодую женщину в длинном черном платье с широким кожаным поясом и в какой-то белой накидке па голове, оставлявшей на виду одно лицо. Я остановилась в дверях, не зная, остаться мне или лучше уйти. Но потом увидела на столе третью чашку и прошла к столу.

— А это, как я понимаю, ваша Санечка, — сказала монахиня звонким, каким-то детским голоском. —Доброе утро, Кассандра!

— Доброе утро, — буркнула я, садясь на свое место.

— Елизавета Николаевна всегда рассказывала про свою внучку, когда приезжала в монастырь. Сестры мне позавидуют, когда я скажу им, что повидала легендарную Санечку!

— Так про меня еще и все ваши монахини знают?

— Не только знают, но и молятся за вас.

— Бесконечно им благодарна. Тем более что я их об этом никогда не просила.

Мать Евдокия внимательно на меня посмотрела, улыбнулась краешками туб и ничего больше не сказала.

— Пей кофе, Саня. Хочешь хлеба с медом? Мать Евдокия привезла нам в подарок монастырского меда.

Я поняла, что бабушка огорчена моим недружелюбием и решила исправиться.

— У вас есть пчелы в монастыре? — спросила я мать Евдокию. — Я слышала, что там, где есть обычные пчелы, обязательно появляются и пчелы-убийцы.

— Нам они, слава Богу, пока не докучают, — и она повернулась к бабушке, продолжая прерванный разговор. — А еще, Елизавета Николаевна, мать Фаина просила поблагодарить вас за теплый платок, теперь она не мерзнет за свечным ящиком.

— Как она? Не болеет?

— Вы же знаете, Елизавета Николаевна, что после потопа в обители никто не болеет. Мать Ангелина даже пережинает по атому поводу и жалуется матушке:

— Вот теперь я после такого-то перерыва снова могу исполнять послушание медицинской сестры, а никому теперь это не нужно.

— И все-таки трудно будет вашим старушкам, если придется покидать обитель и куда-то переселяться. Здоровая старость все равно старость, по себе знаю.

— Все в воле Божией. Но пока, слава Богу, живем в своих стенах. Да, еще вам поклон от матери Полины. Она спрашивает, нет ли у вас случайно каких-нибудь известий о ее сыне?

— Нет, к сожалению. Последние слухи об Андрее дошли до меня через митрополита Марка, но я матери Полине уже сообщала, что сын ее теперь иеромонах. Знаю только, что никаких гонений на Православие в России нет.

— Слава Богу!

— Зато в Европе упорно ходят слухи о том, что в Россию готовится вторжение под видом освобождения европейских и американских беженцев. Вот уж для кого вторжение в Россию будет еще одной Катастрофой, тем более, что это будет сделано будто бы для их спасения из плена «православных дикарей".

— Неужели Антихрист так и дойдет до Серафимовой канавки4?

— Где-то же он должен остановиться...

Монастырский мед был очень вкусен с белым хлебом, но я положила обратно на тарелку недоеденный кусок. Мать Евдокия до крайности раздражала меня своим детски-безмятежным голоском и этими бесконечными «Слава Богу». Теперь еще какие-то «канавки», которые должны остановить Антихриста, нелепые слухи о готовящемся вторжении в Россию... И неужели ей невдомек, что я знаю от бабушки, кого монахи называют Антихристом и какой смысл они вкладывают в это слово? Мне стало тошно, и я поняла — еще пять минут завтрака в обстановке этого елейного мракобесия, и я взорвусь, затопаю ногами, закричу и вообще устрою скандал. После чего мне останется одно — сесть в свой мобиль и катить в Лондон.

— Спасибо, бабушка, я сыта. Пойду в сад собирать черную смородину, там еще два куста осталось.

Не взглянув больше на монахиню, я собрала свою посуду, отнесла ее к раковине, сполоснула под краном и поставила в посудомоечную машину. У меня дрожали руки, и посуда звякала.

Собирать смородину было рано: на ягодах еще не высохла роса. Я побежала по тропинке к лесу. Я чувствовала, что должна бежать, двигаться, чтобы освободиться от раздражения. Да какое там раздражение, меня просто колотило от ярости и гнева, даже в глазах потемнело. О, Месс! Что же это такое со мной? С ума я что ли схожу? Со мной никогда такого не бывало, чтобы я теряла голову от злости. Я бежала по тропинке к лесу, будто за мной гнался какой-то монстр.

Когда у меня сбилось дыхание и закололо в левом боку, я остановилась и ничком бросилась прямо в мокрую траву. Мне казалось, что постепенно эта необъяснимая ярость уходит из меня в землю. Через некоторое время я села, собрала с травы руками росу и охладила ею лицо. Потом встала и пошла назад, к дому.

Что же это такое было со мной сейчас? Ну, хорошо, мать Евдокия постоянно твердит «Слава Богу!», «Слава Богу!», ну так и что с этого? Бабушка тоже видит на всех столбах и стенах плакаты с надписями «Слава Мессу!», ее же это не бесит? У матери Евдокии лицо взрослой женщины, умные глаза, будто она видит меня насквозь, но при этом голос, как у маленькой девочки, ну а мне что за дело? Почему мне чудится в этом какая-то фальшь? Может быть, у нее так устроены голосовые связки. Что такое особенное она говорила? Она ведь почти и не обращалась ко мне. Какая-то там мать Фаина в бабушкином платке, мать Полина с таким же чокнутым сыном в России — мне-то что? Или я просто ревную бабушку, слыша, что в монастыре этом ее знают и любят, а она отвечает монахиням взаимностью? Какое мне до них дело, а им до меня? Но как они смеют обо мне молиться?! К моему сознанию опять стала подбираться эта тяжелая горячая волна гнева. Нет! Где же мой внутренний «стоп-сторож»?

— Нельзя унижаться до ревности к каким-то асам, — говорила я себе. Но мутная волна продолжала затоплять мой разум, захотелось немедленно бежать к дому, порваться в кухню и выкрикнуть в лицо этим двум фанатичкам всю правду! Но и бежать не было сил... Да что же это такое происходит со мной, ведь я не могу с собой справиться!

Я перевернулась на спину и стала глядеть в небо. Оно было затянуто обычной дымкой, но над самой моей головой сквозь нее угадывалась чистая голубизна высоты. Бабушка говорит, что выше парниковой дымки и над Баварским Лесом всегда такое же чистое синее небо, какое бывает над Средиземным океаном, только нам с земли его не видно. Я лежала, неотрывно глядя в небо, и мне казалось, что небесный туман рассеивается и надо мной появляется круглое голубое окно. Небо, помоги хоть ты мне! Небесная голубизна вливалась в меня через глаза и разгоняла мутную волну гнева. Я лежала, раскинув руки, и твердила: «Небо, помоги! Небо, помоги! Небо, очисти меня, пожалуйста!»

Релаксация и эта психотерапия, видно, помогли, потому что некоторое время спустя, я поднялась с земли совершенно успокоенная. Только голова кружилась. И тут я обнаружила, что рядом со мной валяется корзинка для ягод. Ну что ж, можно походить по лесу и поискать грибы. Бабушка умеет готовить из них очень вкусное жаркое, а еще сушит на зиму. Сейчас она не может ходить в лес, так я это сделаю за нее.

Я бродила по лесу около часа и нечаянно набрала полную корзину грибов, а главное, окончательно успокоилась. Когда я зашла на кухню, чтобы оставить, там грибы и взять пустую корзину для ягод, я обнаружила, что бабушка и мать Евдокия сидят все в тех же позах за столом, между ними стоит дымящийся кофейник, а они продолжают беседу.

— Бабушка! Погляди-ка, что я тебе принесла! — и я поставила корзину прямо на стол возле кофейника.

— Сколько грибов! — воскликнула мать Евдокия. — И белые есть... А у нас в парке растут только опята.

— Зато сколько их у нас! — засмеялась бабушка. — Я помню, как носила на кухню по десять ведер в день, и вы уже начинали на меня сердиться, мать Евдокия, что я отвлекаю сестер от молитвы своими грибами.

— Да, тогда можно было не дорожить каждым грибочком. Теперь ведь от монастырского парка остался только клочок былого великолепия: все кругом затоплено. И ваш домик ушел под воду...

Вау, у бабушки, оказывается, был какой-то домик в монастыре! Этого я не знала... Острая ревность опять кольнула меня в сердце, но я произнесла мысленно спасительную формулу «Небо, помоги!» и тут же успокоилась.

— А грибы по-прежнему обрабатывает мать Алония?

— Конечно. На ней все маринады и консервы. Помните, как вы ее прозвали «монастырским консерватором»?

— А она пресерьезнейшим образом отвечала, что настоящий монах по духу всегда консерватор.

Обе засмеялись.

Сколько же у них общих воспоминаний! Видно, помощь монахиням для бабушки не просто благотворительность: тут связь более глубокая, чем простое снисхождение к обездоленным асам.

— Я вижу, ваших воспоминаний хватит вам до обеда, — сказала я, выложив на стол последние грибы. — Я вас оставляю и ухожу в сад, надо все-таки добрать эту несчастную смородину. Только не забудь, бабушка, свой афоризм про кофе.

— «До полудня кофе — допинг, а после полудня—яд!» Как же, как же, знаем, — улыбнулась мать Евдокия.

— Только еще один вопрос, бабушка. А кто у нас сегодня готовит обед?

— Грибы я никому не уступлю! — объявила мать Евдокия.

— Разберитесь между собой без меня, — сказала я, подхватывая пустую корзинку, — Я все равно не умею их готовить, так что — чао!

Прошло еще два дня. Бабушка с матерью Евдокией были неразлучны. По утрам и вечерам они в бабушкиной комнате бормотали свои молитвы и музицировали: исполняли на два голоса какие-то заунывные песнопения, а потом целый день проводили в нескончаемых разговорах. На третий день я нечаянно подслушала один из них, оказавшийся важным и для меня.

Я покончила с хозяйственными заботами незадолго до обеда и улеглась загорать на одеяле за каменной беседкой в саду, где меня нельзя было увидеть из окон дома. Слегка сдвинувшись на собственном здоровье, я теперь старалась поймать каждый луч солнца, пробившийся сквозь обычную дымку, а загорала я теперь вообще без одежды. Я лежала, пригрелась и уснула, а потом меня разбудили голоса, доносившиеся из беседки. Я совсем не собиралась подслушивать, да и не думала, что услышу что-то для себя важное; я была уверена, что мать Евдокия с бабушкой все еще предаются общим воспоминаниям или рассуждают на метафизические темы. Но оказалось, что говорили они о делах сегодняшних, и делах серьезных, а когда я это поняла, объявляться было уже совсем глупо. И я стала слушать.

— Вы так и не научились водить обыкновенную машину? — спрашивала бабушка.

— Нет. Когда еще было можно, я несколько раз пыталась сдать на права, но всякий раз с треском проваливалась. Я и на мобиле-то езжу с большим трудом, почти все время пользуюсь автоводителем.

— Что же матушка Руфина не благословила ехать кого-то другого?

— А некого было благословлять. Сестра Дарья на тракторе в такую даль не доберется, а машину она не водит; сестра Агния прекрасно водит машину, но ей надо заготовить несколько тысяч свечей к празднику, ведь из всех общин к нам идут заказы на свечи. Мать Анна когда-то водила машину, но она с помощницами день-деньской в иконописной: столько икон уничтожено, сожжено по приказу Антихриста, а люди-то молятся, где им искать иконы как не в монастыре? Теперь даже катакомбные протестанты стали приходить к нам за иконами — такое время!

— Выходит, что никто не может даже на несколько дней оставить обитель, кроме матери казначеи!

— Получается так. Это, слава Богу, что меня на клиросе теперь есть кому заменить.

— А кто за вас остался регентом? — живо спросила бабушка.

— Мать Наталья Воронежская.

— А сестра Васса?

— Учится.

— Получается у нее?

— Слава Богу.

— Как мне хочется всех их увидеть... Проклятая моя нога, как же ты меня подвела! А ведь я уже два года не была у вас в обители, всегда кто-то от вас приезжает за макаронами.

— Ничего, поправится ваша нога, вы и без макарон приезжайте. Вы же знаете, как мы вас любим.

«Как бы вы там мою бабушку не любили, когда она так рискует собой ради вас», — подумала я уже без всякой ревности.

— Так что, дорогая Елизавета Николаевна, — продолжала мать Евдокия, — придется мне перевезти макароны за несколько раз.

— И тем самым в несколько раз увеличить опасность быть обнаруженной?

— Что делить! Положусь на волю Божью.

— И волю Божию нельзя искушать бесконечно.

— Ваша правда, но ведь и выхода у меня нет. В монастыре макарон почти не осталось, а впереди Преображение, за ним Успение; со всех сторон тайно съедутся наши паломники. Для многих это будет по-следняя возможность побывать на литургии, получить отпущение грехов, причаститься Святых Таинств. Ряды православных редеют, на каждом празднике мы узнаем, что кого-то взяли, кто-то пропал без вести, а кто-то принял печать. Как можно в такое время оставить обитель без макарон! Мы так надеялись, что есть кто-нибудь, кто сможет вместо вас отвезти макароны на джипе...

— Может быть, мне все же испытать еще раз мою ногу? Она уже гораздо лучше себя ведет...

Ну, уж это нет! Я вскочила, завернулась в одеяло и предстала перед собеседницами в ослепительно дурацком виде — с голыми руками и ногами. Но мне это было все равно.

— Эй вы, заговорщицы! А обо мне вы позабыли? Я что, уже совсем не в счет? Отвезу я вам ваши макароны куда надо.

— Санька! — всплеснула руками бабушка. — Ты подслушивала? Как не стыдно!

— Я не подслушивала! Это ВЫ пришли сюда, когда я мирно дремала на солнышке, и разбудили меня, сироту, своими разговорами. Это ВАМ как не стыдно, ведь это ВЫ забыли про меня. Не выйдет! Я теперь такой крупный специалист по перевозке макарон туда-сюда и во все стороны, что вам без меня обойтись просто никак невозможно.

Я села перед ними на траву, поплотнее укутавшись в одеяло, и принялась объяснять им, почему именно им не обойтись без меня: я научилась водить джип по любым дорогам, пользоваться рулевым управлением и могу даже ездить ночью; я никого не боюсь, я могу выдать себя за экологистку или за члена Семьи, ведь у меня есть персональный код.

— Последний аргумент самый слабый из всех, — сказала мать Евдокия, — а все остальное прозвучало вполне убедительно, если это на самом деле так.

— К сожалению, это действительно так: моя озорница ничего не боится. Даже пчел-убийц!

— Боюсь, бабушка, ужасно боюсь, я даже простых пчел боюсь! Но потерять тебя я боюсь еще больше. Я знаю, как избежать укусов пчел-убийц, — надо идти в места их обитания ночью или в дождь, когда они не летают, и я знаю как беречь любимую бабушку — надо просто по возможности делать за нее ее работу.

— А карты вы умеете читать, Кассандра? — спросила мать Евдокия.

— Меня все зовут Сандрой, а бабушка — Саней. Может, выбрать, что вам больше подходит. А карты я читаю любые, кроме гадальных.

— А в двигателе мобиля вы случайно не разбираетесь?

— Нет. Но зато я могу вас взять на буксир, если ваш мобиль откажет. Специально захвачу с собой буксировочный трос.

— Ну как, Елизавета Николаевна, отпустите со мной внучку?

— А вы знаете, мать Евдокия, отпущу. Не с легким сердцем, но отпущу. Другого выхода у нас и вправду нет. Кроме того, меня радует, что девочка моя увидит настоящую духовную жизнь, может быть. Бога вспомнит.

— Это уж пускай Он обо мне вспоминает! Мать Евдокия опустила глаза и тихо, будто про себя, сказала:

— Бог никогда никого не забывает, это мы Его забываем.

— Мы с Ним можем договориться: я Его вспомню, если Он о себе напомнит! — засмеялась я.

— Дал бы Бог, — вздохнула бабушка.

Дальше я перестала углубляться в тему Бога и наших с Ним якобы сложных взаимоотношений, чтобы не поколебать их решения, а вскочила, подхватила свою одежду и помчалась к дому, чрезвычайно довольная и собой, и поворотом событий. Приключение назревало! Да здравствуют макароны!

Подготовку к моей новой поездке бабушка начала с того, что внесла на мой счет деньги и продлила мне отпуск до конца года — на всякий случай. Собирались мы так основательно, что я мысленно стала готовить себя к приключениям необычайным, — начать с того, что бабушка вынесла нам из своей необъятной гардеробной шубы, зимние сапоги, свитера и большие шерстяные платки.

— Это вам понадобится, когда будете ехать через горы. Шубы из искусственного меха, их можно стирать даже в стиральной машине, а вот платки, если они запачкаются по дороге, не вздумайте сами стирать, попросите матушку Руфину — это настоящие оренбургские платки из России.

Потом она велела мне принести из подвала несколько банок варенья из садовых ягод, а потом добавила к ним еще одну — варенье из лесной малины.

— Это для матери Ольги, — пояснила она матери Евдокии. — Малина прошлогодняя, но для лечения простуды она годится. В этом году я в лес не ходила — нога не пустила.

Бабушка наполнила горячим кофе и чаем из каких-то особенно пахучих трав несколько термосов и велела наполнить чистой водой несколько больших пластиковых контейнеров.

В большую корзину были уложены рыбные консервы, хлеб и сыр, принесенный крестьянами из деревни. У матери Евдокии, видимо, что-то не в порядке было со здоровьем — бабушка шепнула мне, что она не может есть ни рыбы, ни сыра, ни яиц, а потому специально для нее она наварила целую кучу овощей и уложила несколько банок консервированных бобов.

Еще бабушка набрала в саду корзину первых спелых яблок и отдала их матери Евдокии со словами:

— Это для матери Ольги, навряд ли у них есть яблоки на преображение.

— Спаси Господи, - ответила та.

Еще она дала нам железную коробку-аптечку с бинтами, ватой, пластырями и лекарствами, подробно объяснив, что для чего может пригодиться, словом, готовилась целая экспедиция!

Вечером накануне отъезда бабушка позвала меня в свою спальню, и у нас с ней состоялся странный разговор.

— Я надеюсь, что все у нас будет в порядке, и я благополучно дождусь твоего возвращения, но я очень старый человек, Санечка, и всякое может случиться. Поэтому я хочу сейчас дать тебе некоторые разъяснения на случай моей смерти.

— Бабушка, ты что, умирать собралась. Все, иду разгружать джип! Я никуда не еду!

— Не паникуй, пожалуйста. Господь может призвать меня в любой день, как и всякого смертного человека. Я не делаю на этот счет никаких прогнозов, но это может случиться в любой день.

— Бабушка, я все понимаю: ты не Месс, и ты не бессмертна. Но если ты будешь себя беречь, то твой Бог не призовет тебя раньше времени.

— Я не вступаю с Богом в торги по поводу его имущества.

— Какого имущества, бабушка?

— Моей души.

— Разве она принадлежит не тебе, а твоему Богу?

— Конечно. Моя земная жизнь дана мне лишь во временное пользование. Когда Господь захочет ее забрать у меня, мое дело — вернуть Ему мою душу в наиболее приличном состоянии. А вот о земном имуществе я должна побеспокоиться сама и хочу это сделать заблаговременно. Слушай меня внимательно, детка. Я почти уверена, что в случае моей смерти Месс наложит руки на мой капитал и тебе ничего не достанется.

— Мне ничего и не надо.

— Я так и думала. Но кое-что я хочу тебе оставить, хотя бы просто на память обо мне. Я постаралась составить мое завещание так, чтобы усадьба досталась тебе, но я неуверена, что тебя не ограбят. Поэтому я собрала для тебя маленький клад, кое какие драгоценности. Ди Корти всегда это купит у тебя.

— И заплатит макаронами.

— Если ты потребуешь, он заплатит золотом. В случае моей смерти ты приедешь сюда, но если в усадьбу нельзя будет заехать, не горюй. В правом столбе въездных ворот внизу есть один кирпич, отличающийся по цвету от остальных, — ты надавишь на него, и тебе откроется тайник — там и будет лежать мое наследство.

— Бабушка, я ничего не хочу об этом слышать!

— Но ты все-таки запомни: в правом столбе в самом низу, у самой земли, кирпич более темного цвета, чем остальные.

— Ну, хорошо, я запомнила. Только давай больше об этом не говорить.

И больше мы об этом не говорили.

[ Назад ]     [ Содержание ]     [ Вперед ]

Юлия Вознесенская - "Путь Кассандры или Приключения с макаронами"

[ Cкачать всю книгу ]

Рекомендуйте эту страницу другу!