Христианская библиотека. Антонио Сикари. Портреты святых. Христианство. Антонио Сикари. Портреты святых - Блаженный Титус Брандсма
Вы слышали, что сказано древним: «не прелюбодействуй».                А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем.                Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.                И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.                Сказано также, что если кто разведется с женою своею, пусть даст ей разводную.                А Я говорю вам: кто разводится с женою своею, кроме вины прелюбодеяния, тот подает ей повод прелюбодействовать; и кто женится на разведенной, тот прелюбодействует.                Еще слышали вы, что сказано древним: «не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои».                А Я говорю вам: не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий;                Ни землею, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя;                Ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным.                Но да будет слово ваше: «да, да»; «нет, нет»; а что сверх этого, то от лукавого.                Вы слышали, что сказано: «око за око и зуб за зуб».                А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую;                И кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду;                И кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два.                Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся.                Вы слышали, что сказано: «люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего».                А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас,               
На русском Христианский портал

УкраїнськоюУкраїнською

Дополнительно

 
Блаженный Титус Брандсма
   

К содержанию: "Антонио Сикари. Портреты святых."


(1881-1942)

Блаженный Титус БрандсмаОтец Титус Брандсма — голландский кармелит, погибший от рук нацистов в концентрационном лагере Дахау. Церковь провозгласила его «блаженным», так как он пошел навстречу смерти сознательно, добровольно, во имя защиты христианских принципов от чудовища, которое в те годы пожирало Европу и души.

Тот факт, что он — один из немногих узников, получивших богословское определение «мученика» (в самом деле, в лагерях погибли тысячи других священников и мирян, точно так же отправленных туда за веру), зависел от провиденциального обстоятельства. Перед окончанием войны полиция безопасности уничножила все архивы и всю документацию, касающуюся заключенных. Однако личное дело отца Титус (протоколы процессов, собранные против него доказательства; записи, которые он делал в тюрьме; фотография в тюремной униформе, сделанная товарищем по заключению) было спасено от мусоросжигательной печи. У того, кому было поручено уничтожить это личное дело, не хватило мужества выполнить приказ: «В этих бумагах, — сказал он, — есть что-то необыкновенное, я не смею их сжечь». Так Церковь получила в свое распоряжение все необходимые доказательства, которые показывают вне всякого возможного сомнения, что отец Титус Брандсма был убит именно из ненависти к его вере и к его миссии священника, а не только по политическим мотивам. Вот эту историю мы и должны рассказать.

Гитлер начал стремительное наступление против Голландии 10 мая 1940 года и захватил ее за три дня посредством вторжения с воздуха, которое уничтожило на земле те малые силы, которыми располагала эта страна. Однако Титус Брандсма давно уже начал свою борьбу. Он не был неизвестен: в тот момент ему было пятьдесят девять лет и он являлся профессором философии и «истории мистики» в Католическом Университете Ниймегена, где ранее был также ректором; он имел международное удостоверение журналиста и выполнял обязанности духовного ассистента голландских католических журналистов. Кроме того он был лектором, уважаемым в Европе и даже за океаном, и его исследования по «Духовности» пользовались авторитетом. Его библиография (недавно опубликованная) насчитывает — включая книги и статьи — 796 наименований.

Если Голландия не сделала почти ничего с той целью, чтобы подготовить вооруженное сопротивление нацизму, моральное и культурное сопротивление, напротив, оказалось однозначным и незамедлительным.

Уже в 1936 году, когда тревожные новости были еще не слишком распространены и не слишком понятны, была опубликована книга «Мнение голландцев о том, как обращаются с евреями в Германии». Это произведение содержало также и выступление Брандсма, столь неприятное для нацистов, что отголосок его дошел до Берлина. Этот режим не столько беспокоила сама критика, сколько был невыносим тот факт, что профессор Брандсма напрямую обвинил их в «подлости».

«То, что делается сейчас против евреев, — писал он, — это проявление подлости. Враги и противники этого народа поистине малодушны, коль скоро считают, что они должны поступать таким бесчеловечным образом, и если так они думают проявить либо увеличить могущество немецкого народа; это иллюзия питаемая слабостью».

Нетрудно представить себе, как должны были жечь эти выражения тех, кто стремился навязать культ арийской расы, провозглашая ее силу, благородство и мистическое превосходство.

Во «Фридерикусе» — ежедневной берлинской газете — появляется статья под названием «Этот злонамеренный профессор», в которой голландскому монаху отвечали, что в Германии те из евреев, «что ведут себя спокойно и разумно», имеют в своем распоряжении «широкие возможности для самовыражения и развития». Поэтому профессор Брандсма должен только дать им совет, как «преуспевать наилучшим образом». А пока в Голландии распускали слухи, будто этот монах «симпатизирует коммунистам».

Тут же у него на родине голландские нацисты подхватили полемику и ответили статьей под названием «Король Радборд или профессор Брандсма?»

«Король Радборд» был древним героем родины Титуса — Фризии, расположенной там, где голландские берега выходят к Северному морю: это гордая и суровая земля, на которой когда-то жили белокурые гиганты фризы; затем святой Виллиброрд обратил ее в христианство, и, по мнению автора статьи, раса выродилась.

Мораль заключалась в том, что теперь необходимо было сделать выбор: вернуться ли к благородной и воинственной сущности или продолжить смиряться с той, расслабленной, что проповедуется христианством. Итак, голландцы предпочитают древнего героя или встают на сторону этого плюгавого и изможденного монашка, теряющего время на изучение христианских традиций своей земли?

Напыщенная аргументация заканчивалась выпадом: «О фриз, как ты измельчал по сравнению с твоими предками!» Это были глупые нападки, но по-мнению экспертов-пропагандистов режима, они служили к распространению среди молодежи «нового евангелия» арийцев! «Голландская Национал-социалистская Партия» (ГНП) образована уже в 1936 году, и епископы немедленно запрещают католикам вступать в нее.

В 1937 году Пий XI обнародует Энциклику «Mit brennender Sorge», в которой он характеризует нацизм как «вызывающий рецидив язычества», «отрицание единой Церкви», «явное отступничество».

В 1938 году Святой Престол требует от всех католических университетов отвергнуть на научной основе национал-социалистские теории, чтобы помочь верующим также и в культурном сопротивлении.

Тут же Титус в 1938-39 академическом году читает своим студентам курс о «пагубных тенденциях» национал-социализма, в котором рассматривает все основные тезисы: ценность и достоинство отдельной личности, будь она больной или здоровой; равенство и доброкачественность всех рас; первичная и нерушимая роль естественных законов по отношению в любой идеологии; присутствие и руководящая роль Бога в человеческой истории, в противопоставлении всякому политическому мессианству и любому обожествлению власти.

Он знает, что среди его слушателей есть и тайные агенты партии.

Затем в проповедях он более углубленно рассматривает религиозную сторону проблемы, объясняя, что любое превознесение расы, этнической чистоты, силы — это попытка упразднить Евангелие и поразить христианскую веру в самое сердце.

«Мы живем в мире, где теперь уже осуждают и любовь, утверждая, что это — слабость, которую необходимо преодолевать.

Не любовь, а развитие собственной силы. Пусть каждый будет как можно более сильным, и пусть слабые погибают!

Утверждая таким образом, что христианская религия со своей проповедью любви изжила себя и должна быть заменена древней германской мощью.

И они являются к нам с этими доктринами и находят людей, принимающих эти доктирны. А любовь остается забытой...

Но даже если нацизм и отрицает любовь, то именно любовью мы победим это новое язычество. История уже доказала это!»

Он не ограничивается лишь словесными выступлениями. В 1940 году он содействует проекту, позволившему тысяче евреев эмигрировать в Бразилию: разрешение бразильского правительства было получено самим Пием XII. В начале 1941 года голландские епископы заявляют, что принадлежность к национал-социалистскому движению недопустима и классифицируется как тяжкий грех, «в том числе, когда в него вступают не для поддержки конечных целей движения, а ради выгод временного характера. Даже принуждение и угроза серьезного ущерба не являются достаточным оправданием».

В июле того же года правительство назначает комиссара «Профсоюзу католических трудящихся», который таким образом оказывается поставлен на службу партии. Епископы лишают профсоюз своего признания и предупреждают, что всем тем, кто продолжает в нем состоять, будет отказано в таинствах.

В декабре партии подчинен «Католический союз земледельцев» и «Федерация католических учителей». Епископы требуют от их членов выйти из их состава под угрозой недопущения к таинствам (а ведь одна только «Федерация» насчитывала 13 000 членов!).

Тем, кто как всегда обвинял католическую иерархию в незаконном вмешательстве в общественно-политическую жизнь, епископы отвечали: «Нет. Речь идет не о политической власти. Речь идет о существовании или несуществовании христианства!»

Отец Брандсма со своей стороны объяснял, что нашествие подобной идеологии, которую он называл «зловещей ложью», было даже ужаснее самого военного вторжения.

Когда же произошло и это последнее и было образовано правительство коллаборационистов, он не побоялся написать: «Правительство, которое мы сейчас имеем, которое во всех случаях доказывало и доказывает свою слабость, которому не хватает самого элементарного осознания своих задач, долго не просуществует в цивилизованной стране».

Это было все то же обвинение, которое нацисты никак не могли переварить: вся эта показная сила и всемогущество оказывались всего лишь слабостью и несостоятельностью.

Блаженный Титус БрандсмаЕсли его послушать, то наш Титус, кажется, должен был быть сложен, как неукротимый борец.

В действительности он был болезненным человеком пятидесяти девяти лет. Сразу после нашествия ему пришлось лечь в больницу, поскольку, как он говорил: «ноги меня больше не держат, мои колени постоянно подгибаются». Он пишет другу: «К счастью, я еще могу заниматься самым необходимым; что же касается остального, то я терпеливо покоряюсь».

«Самым необходимым» была смертельная борьба, которую он начинал.

У него всю жизнь было слабое здоровье. Сила его фризской расы, еще очевидная в отце, который провел свою жизнь, тяжело работая в поле и ухаживая за скотом, в нем всегда была лишь внутренней: нерушимая сила души и характера в хрупком теле.

Конечно, он выбрал жизнь в суровом монашеском ордене, каким был тогда Орден Кармелитов, и это еще более укрепило его дух, но тело осталось слабым. Поэтому в годы обучения ему часто приходилось прерывать занятия; иногда он вынужден был откладывать экзамены и он даже перенес приступ туберкулеза, проведя много месяцев в постели между жизнью и смертью. Он изучал философию и теологию в колледжах Ордена и вызывал там некоторую тревогу из-за определенных своих идей, которые тогда казались несколько «модернистскими».

После принятия священного сана он специализировался в Риме по философии и социологии и начал определять свою апостольскую направленность. Его привлекали две области, внешне далекие друг от друга: журналистика и изучение наследия христианских мистиков прошлого.

Как журналист он еще в студенческие годы начал сотрудничать с местными периодическими изданиями и основал журнал кармелитской культуры. Уже будучи священником, он станет главным редактором ежедневной газеты Осса — города, где находился его монастырь. Как эксперт по мистической литературе, после долгой учебной поездки по Испании, он начал публикацию на голландском языке произведений святой Терезы Авильской. В 1923 году в Ниймегене основан Католический Университет, и Титусу предложена кафедра философии и истории мистики.

Его привлекает прежде всего этот предмет; следовательно, он специализируется в изучении великих мистиков-кармелитов и в изысканиях о представителях средневековой голландской мистики.

С этой целью он создает соответствующий исследовательский институт, снабдив его собственным журналом и библиотекой и обогатив его насыщенным архивом старинных рукописей в фотокопиях (около 17 000), микрофильмов и диапозитивов, изготовленных им самим. В качестве исследователя и лектора он совершает путешествия в Италию, в Германию и в Соединенные Штаты и организует конгрессы на родине и за границей. В 1932 году, как мы уже упоминали, он назначен ректором университета.

Если его в чем-то и критикуют в то время, так это в том, что «профессор для всего и для всех находит время»: для учебных занятий, для проповеди, для благотворительной и миссионерской деятельности, для бесед с нуждающимися. Это причиняет некоторый ущерб его производительности в качестве ученого.

Когда умер Пий XI, один из собратьев Титуса сказал: «Не беспокойтесь, профессор Титус готов заняться и этим!» В 1935 году голландские епископы доверяют ему миссию «духовного сопровождения» католических журналистов. В Голландии тогда существовало около двадцати периодических изданий, — в том числе и три — национального масштаба, — столь широко распространявшихся, что насчитывалось «по одному номеру на каждые пять жителей».

В 1937 году ему, с помощью его престижа, удается объединить католическую партию, которая была разделена на две ветви. Таким образом, его заслугой стало образование «Единой Католической Партии». О его жизни человека, «посвященного Богу» нечего сказать кроме того, что он заслужил всеобщее уважение той серьезностью и добротой, с которыми он реализовывал свое монашеское призвание, успешно совмещая его с профессиональной деятельнстью.

Очевиден факт, что он обладал глубоким взглядом на харизму кармелитов, и он обрисовал в общих чертах ее «богородичное сердце», на котором кармелиты и «движения», связанные с ними, постоянно и энергично настаивают еще и в наши дни.

Он писал: «Характерная черта кармелитского призвания — и в более широком смысле призвания всех христиан — быть в свою очередь theotokoi, то есть людьми, вновь порождающими Бога, как Мария».

«Мария, мать всех людей — это пример того, как Бог вновь должен быть рожден в нас. Мы должны признать себя детьми Марии, ибо ее сын — наш брат. Она научит нас, как принять Христа, как породить его внутри нас и как вновь принести его в мир».

«Наш долг — оказать в себе гостеприимство Богу, как это сделала Мария».

Столь гармоничное существование, в котором наука естественным образом сливалась с молитвой и милосердием, являлась — хотя Титус не знал этого — длительной подготовкой к тем «необходимым обязанностям» к которым Бог внезапно его призвал.

Вернемся же к борьбе против нацистских захватчиков. После первых стычек, о которых мы рассказывали, коса наконец-то нашла на камень.

20 февраля 1941 года «Голландский Монитор» публикует распоряжение нового Министра Образования, на основании которого служителям культа и монахам, преподающим в государственных школах, зарплата урезана на 60 процентов. Через четыре дня добавляется, что они ни в коем случае не могут занимать ответственных постов, как раз напротив: они должны быть с них сняты, если уже их занимают.

Отец Титус, являющийся также председателем «Союза Католических Школ», спрашивает Генерального Секретаря министерства о причине подобного решения. Ему грубо отвечают, что единственная цель — это урезать субсидии Церкви.

Через несколько месяцев поступает распоряжение, которое запрещает католическим школам принимать учащихся-евреев, даже если они исповедуют христианство: все они должны быть исключены из школ любого профиля и уровня.

Тогда Титус рассылает циркуляр: «Мы считаем вопиющей несправедливостью и агрессией против миссии Церкви тот факт, что из школы силой изгоняют людей, принадлежащих к этой Церкви, либо тех, кто желает принять ее учение. В выполнении своей миссии Церковь не проводит никакого различия ни по половым, ни по расовым, ни по национальным признакам».

Так началось гражданское неповиновение, которое нацисты подавили год спустя, депортировав всех еврейских учащихся.

Одновременно остро встает вопрос публикации в ежедневных католических газетах объявлений Голландского Национал-социалистского Движения (ГНД). Их не принимают даже в том случае, если они платные. Тогда Министерство Пропаганды уведомляет, что «запрещается отказывать в публикации», поскольку в этих сообщениях «не содержится ничего постыдного ни для отдельных лиц, ни для групп лиц».

В действительности они содержат нечто худшее: пропаганду и восхваление нацизма и его организаций. Циркуляр Титуса не заставил себя ждать: «Ставим в известность дирекции и редакции, что они обязаны формально отказывать в публикации подобных сообщений, если хотят сохранить католический характер своих газет; также и в тех случаях, когда подобный отказ влечет за собой угрозы, штрафы, временное или окончательное закрытие. Ничего не поделаешь. Нас довели до крайности». В противном случае «они не должны больше считаться католическими... и не должны больше расчитывать на читателей и подписчиков-католиков, и должны быть покрыты позором» (Циркуляр от 31 декабря 1941 г.).

Не прошло и двух недель, как полиция стала разыскивать отца Титуса, но так как он отсутствовал по служебным причинам, то его смогли найти лишь 19 января. Он едва возвратился в монастырь после длительной поездки, как явились два агента Гестапо, выдавая себя за студентов и прося о срочной встрече с профессором Брандсмой.

Принятые с обычной сердечностью и любезностью, которую отец приберегал для своих студентов, они приказали ему с поистине немецкой точностью: «Вы должны следовать с нами в Арнхем на поезде, который отправляется в 18.30». Но прежде они пожелали обыскать его комнату.

Пока они все переворачивали и рылись в чемодане с письмами, Титус молча готовил дорожную сумку. Затем не без иронии предупредил этих двоих: «Пора, господа. Голландские поезда не привыкли опаздывать, чтобы дожидаться немецких полицейских». Голландские епископы, которых он представлял в этой борьбе, рекомендовали ему: «В случае ареста сваливайте все на нас». Но Титус решил ответить за все лично. Когда его привели в холодную тюрьму, он заметил с добродушной иронией: «Не всем случается попасть в тюрьму после шестидесяти лет честной жизни». Сопровождавший его агент не понял этой реплики, он подумал, что это жалоба, и огрызнулся: «Если вы не хотели сюда попасть, не надо было выполнять приказы архиепископа».

То есть, сам того не желая, он подтвердил то обстоятельство, что Титус попал в тюрьму за свое повиновение Церкви, — вот оно, столь же драгоценное, сколь и нежелательное свидетельство! И в самом деле, Титус ответил, что для него честь — быть арестованным по этой причине.

Процесс начался в городе Айя 21 января 1942 года. Его допрашивал капитан Хардеген из специальной полиции, принадлежащей к СС. Он начал с мелочного воспроизводства всех его путешествий, поручений, выполненных по приказу епископов, и прежде всего тех, что имели отношение к печати.

Затем дело дошло до самых глубоких разногласий. Отец Титус старался защитить позиции, занятые епископатом. Он не раз повторял: «Католическая Церковь выполняет распоряжения оккупационных сил и голландских властей лишь до тех пор, пока они не противоречат основам ее веры. Когда возникают разногласия с основами ее доктрины, Церковь отказывает в своем сотрудничестве и принимает на себя последствия этого». И заключил: «Если угодно, линию голландского епископата я считаю своим личным убеждением».

На следующий день капитан потребовал от Титуса письменного ответа на такой вопрос: «Почему голландский народ, в особенности его католическая часть, противостоит Голландскому Национал-социалистскому Движению?»

Он должен был написать это ясно и с полным спокойствием. По этому случаю ему даже предоставили все необходимое, чтобы, по давней привычке, он мог выкурить свою трубку. Не заставляя себя просить, он исписал девять часто разлинованных листов, да еще и мелким почерком. Он ответил, что ГНСД отрицает традиции голландского народа, отрицает его историю, отрицает, прежде всего, те христианские принципы, что укоренились в самом сердце людей.

Он пояснил, что «в течение веков, когда вера голландцев терпела притеснения, многие из них с энтузиазмом жертвовали своим общественным положением, собственностью, семьей и даже жизнью», и предупредил, что «многие готовы и сейчас отдать жизнь ради исповедания своей веры, если она будет терпеть гонения». Он не забыл добавить, что голландцы отвергли эту партию потому, что она «ничтожным и инфантильным образом» находилась под влиянием Германии, а также из-за «чрезвычайной наглости и страшной некомпетентности многих ее руководителей»

В заключение он писал: «Любовь к свободе велика у нашего народа. Очень велика. Наш народ реалистичен, серьезен, он страдает и верит. Он спокойно ждет дня, когда он вновь будет свободным. Он горячо желает этого момента... Голландия — это все еще и по-прежнему Голландия».

Впоследствии он признается товарищу по заключению: «Я знал, что подписываю себе смертный приговор». В годовом отчете о положении в стране, направленном в Берлин «полицией безопасности», профессор Брандсма не раз назван организатором хорошо структурированной антинацистской деятельности и его арест охарактеризован как «необходимый», так как его деятельность направлена на дискредитацию немецкого правительства и национал-социализма, а также на подрыв единства голландского народа.

С большой настойчивостью Хардеген рекомендует «длительный арест профессора Брандсмы с целью защиты», — с целью защиты партии, разумеется. Тем не менее ему делает честь признание того факта, что «профессор Брандсма — действительно человек с характером и с твердыми убеждениями», и в особенности он уточнял, что в намерения заключенного входило «защитить христианство от национал-социализма». Так, со своей обычной пунктуальностью немецкие тюремщики подготовили доказательства и документацию, необходимые для того, чтобы Церковь однажды признала святость и мученичество этого своего сына!

В камере Титус начинает писать дневник: «...Призвание к Церкви и священству обогатили меня таким удовлетворением и столькими радостями, что теперь я охотно принимаю все то, что мне может показаться отталкивающим. Я повторяю вместе с Иовом: "Господь дал — Господь взял; да будет благословенно вовеки имя Господне"... Хотя я еще не знаю, чем все это закончится, я знаю, что пребываю в руках Божьих: "Кто же сможет отлучить меня от любви Христовой?"»

«Разумеется, мне не хватает Мессы и Причастия, но Бог по-прежнему близок ко мне, Он во мне и со мной... Меня утешает и служит мне стимулом знаменитый отрывок, который святая Тереза хранила в своем молитвеннике: Nada te turbe, nada te espande. Todo pasa. Dios no se muda... Dios basta (исп.: "Ничто тебя не смущает, ничто тебя не ужасает. Все проходит. Бог не изменяется... Бога довольно")».

Он рассуждает, что как монах, он должен бы иметь привычку находиться в келье, в келье, которую «Подражание Христу» называет «сладостной», и комментирует: «Да, но когда ты оказываешься в тюремной камере поздно вечером, и дверь закрывают снаружи на тяжелый засов, то остаешься по меньшей мере в недоумении. К тому же то, что я оказался в тюрьме в моем преклонном возрасте, заставляло меня скорей улыбаться юмористической стороне дела, чем огорчаться его трагичности».

Полиция сообщила ему, что его поместили туда лишь на одну ночь, так что когда ему принесли постельное белье на следующее утро, после ночи, в течение которой его не покидало отвращение оттого, что он должен был спать на грязном соломенном тюфяке, он заметил, что теперь оно уже было ненужно. «Возьмите, — сказал ему молодой заключенный, разносивший белье, — я тоже думал пробыть здесь три дня, но возможно, пробуду три года».

На столике в камере он расставил как раз на виду три изображения из своего бревиария: «Христа на Кресте» работы Беато Анджелико посередине, «Святой Терезы» справа и «Святого Иоанна Креста» слева. На полочке над кроватью он держал бревиарий, открытый на том месте, где было прекрасное изображение Кармельской Богоматери с надписью: spes omnium carmelitarum (лат.: «надежда всех кармелитов»).

Так тюремная камера действительно сделалась для него подобна монастырской келье.

«В этой камере я чувствую себя как дома. О beata solitudo! (лат.: «О блаженное одиночество!»). Я один, это так, но никогда еще Господь не был мне так близок. Мне хочется кричать от радости, потому что Он вновь, в своей полноте дал мне найти Себя; я никого не жду, и никто не может прийти ко мне. Бог — мое единственное убежище, и я чувствую себя счастливым и под защитой. Я навсегда останусь здесь, если Ему это угодно. Редко я бывал так счастлив и доволен».

Там, в тюрьме, он начал писать «Жизнь святой Терезы», которую обещал одному издательству.

Но он таял на глазах. Когда его взвесили полностью одетым, весы показали 56 килограммов. Он уже страдал от тяжелой инфекции мочевого пузыря, вызванной кишечной палочкой. Холодное время года, конечно же, не шло ему на пользу: «В холодные дни я постоянно дрожу», — записал он в своем дневнике.

Но в той первой тюрьме жизнь еще была в общем-то человеческой. Положение ухудшилось, когда его перевели в Амерсфорт — тюрьму, оборудованную немцами как «транзитный лагерь» для депортаций.

Это уже был настоящий лагерь, куда сгоняли политических заключенных, чьим опознавательным знаком был красный треугольник (так называемых «коммунистов», к которым бросили и Титуса); голландских заложников, евреев, «толкователей» (тех, кто принадлежал к религиозной секте, пророчествовавшей с помощью Библии падение Гилера), офицеров голландской армии.

Другая группа состояла из 160 русских пленных. Они долго не продержались: в течение трех дней их оставили голыми на морозе. За два месяца умерла половина из них. Всех остальных пытали и убили.

Здесь Титус уже начал догадываться о том, какой крест ждал его.

Каждое воскресенье католики собирались вокруг него, и он, садясь на самую высокую койку, спокойно говорил. Казалось, это был нормальный разговор, в действительности же он медленно произносил текст мессы. У них не было всего необходимого для служения настоящей Евхаристии, но Титус по памяти читал молитвы, затем комментировал отрывок из Евангелия, затем шло «духовное причастие»: он по очереди смотрел в глаза каждому и произносил формулировку, которая тогда использовалась при раздаче святых облаток: «Тело Господа нашего Иисуса Христа да сохранит твою душу для вечной жизни. Аминь».

Стоять на карауле и предупреждать их о приближении надзирателей вызвались коммунисты.

Вечером каждый получал также благословение и начертание крестного знамения на лбу.

В Страстную Пятницу 1942 года охранники лагеря предаются разнузданной оргии. Потом они надевают венок из колючей проволоки на голову одному священнику и заставляют заключенных петь гимн: «О глава, увенчанная острыми шипами». Тем временем один из евреев принужден декламировать повествование о распятии. Вечером того ужасного дня отец Титус тайно проводит лекцию-размышление о страдании.

Вот рассказ свидетеля: «Вокруг него заключенные сидели на койках, расположенных в три ряда. Весь барак вонял гнилыми сабо, грязной одеждой и потом. Эти люди с обритыми головами смотрели на него потухшими и немного зловещими глазами... Прямо напротив меня, стоя на пустом ящике из-под картошки, профессор Титус в своей серой униформе рассказывал нам о Страстях... Слова, исходившие прямо из его сердца, проникали до глубины души. И весь барак молчал в то время, как этот хилый серый человек размышлял вслух со своего ящика. Его глаза блестели из-за толстых стекол очков и заставляли забыть его оборванную и жалкую фигуру.

Молчание сделалось почти давящим. Каждый боролся со своими проблемами и со своим горем, но отец Титус давал всем путь к их решению: нашу любовь к Богу». Он сказал: «В этот день мы должны быть полны счастливой признательности, так как мы можем увидеть страсти Христовы в единении с нашим страданием». Один из его слушателей рассказывал: «Мы в молчании вернулись в свои бараки; никто не говорил ни слова: нас коснулся Дух Божий».

Другие впоследствии говорили, что это был самый прекрасный момент их заключения. Охранники пронюхали что-то насчет этого странного собрания, и на следующий день Титус был наказан: ему пришлось возить тяжеленный каток, служивший для выравнивания гравия на дороге.

В лагере его так любили, что все звали его «дядя Титус». К нему обращались за утешением евреи, протестанты, коммунисты, атеисты, и все слушали его каждое утро, пока он, сидя посреди помещения, рассказывал житие святого, чья память отмечалась в тот день. Да еще и жаловались: они хотели бы, чтобы рассказы были длиннее. Один молодой заключенный — поскольку Титус сокрушался, что забыл четки, когда Гестапо уводило его из монастыря, — изготовил для него четки из кусочков дерева и меди.

Он пробыл в этой ужасной тюрьме до мая месяца, но уже не надеялся на людей: «Меня больше не выпустят, и я уж точно попаду в Ораниенбург или в Дахау, откуда не возвращаются».

Действительно, поступило распоряжение СС перевести его в Дахау: «Мне сообщили, что меня держат в заключении из опасения, по причине моей антинемецкой линии: боятся, что я плохо использую мою свободу, действуя против Германии».

Им известно, что он очень болен, но все тот же Хардеген объясняет ему, что в Дахау медицинское обслуживание заключенных — бесплатно, так как речь идет, как он буквально выразился, «о заведении, основанном на гуманной солидарности».

Титус комментирует в письме к брату: «Я вверил все в руки святого Иосифа, который принес маленького Иисуса из Египта в Назарет. Как Иисус и Богоматерь, я вверяю себя его могущественному заступничеству. Присоединись и ты ко мне в молитвах».

И он сохраняет в сердце ту утешительную мысль, которая лежит в основании его веры: «Бог — повсюду!» Его поместили в тюрьму Клеве в ожидании сортировки; каждую неделю оттуда отправляли по сорок заключенных. Капеллан тюрьмы, который познакомился с ним в дни этого скорбного ожидания, сказал о нем: «Бог дал мне благодать встретить человека, полного веры». Он был отправлен оттуда в цепях 13 июня 1942 года. Последние слова, которые капеллан услышал от Титуса, были: «Со мной не может случиться ничего плохого, потому что Господь сопутствует мне».

В этом он был совершенно уверен, тем более что накануне вечером он даже смог причаститься Святых Тайн. Когда он прибыл в лагерь 19 июня 1942 года, первая его встреча была с «начальником блока» (одним из печально известных «Каро»), который питал особую ненависть к священнослужителям. Он стал бить Титуса доской — так, знакомства ради, и во время перехода развлекался тем, что пинал его в пятки до крови. Этого обращения он затем систематически удостаивался каждый день.

Видя его в этом плачевном состоянии, один эсэсовец посоветовал ему не беспокоиться, так как скоро он «отпразднует свое Вознесение из трубы крематория». Ему дали номер 30492 — таково было число заключенных, предшествовавших ему... Когда в конце 1945 года лагерь прекратит свое существование, нумерация уже дойдет до 180 000, не считая тех, кто был убит сразу же, не получая номера... Однажды прибыли сразу более тысячи священников-поляков.

Лагерь был разделен на тридцать блоков, три из которых были предназначены для священнослужителей; каждый блок имел четыре двойных общих помещения, каждое из которых должно было содержать по сто заключенных. Однако это число доходило и до трехсот пятидесяти, так что несколько человек должны были спать на одних нарах. Впрочем, они так исхудали, что помещались там без труда!

Они должны были работать как каторжники по тринадцать часов в день, и не было ни воскресений, ни выходных. Включая работу, переходы и переклички, день изнурительного труда начинался в четыре утра и заканчивался в девять вечера. Питание: по 250 граммов хлеба утром и вечером, обед — миска горячей воды с пригоршней красной капусты или свеклы, иногда по картофелине. Ферма, куда Титус должен был ходить на работу выращивать лекарственные травы, — надо было распахивать землю, мотыжить, выносить камни — называлась «Вилла любви». Хотя другие священники всячески старались ему помочь, они должны были поддерживать его во время перехода, так как он не выдерживал этого ритма, который был для него еще более тяжким из-за постоянных жестоких наказаний: пинков, ударов кулаком и плетью до крови. Остальные говорили, что «с ним обращались, как с истерзанным Христом».

Но никогда и ни по какому поводу из его уст не исходило ни малейшей критики в адрес его мучителей. Напротив, он сказал о надзирателе, ударившем его палкой так, что у него кровь пошла из носа: «Бедолага, мне так жаль его, я не могу на него обижаться». Он вверял себя своей самой большой любви: Кармельской Богоматери и Святым Дарам.

Рассказывает один из его собратьев: «Вечером, когда мы возвращались, измученные работой, а часто также и побоями, Титус говорил мне: "Брат мой, Мария должна помочь нам и поддержать нас; если она покроет нас своей рукой, мы многое сможем вынести..."»

Особенно драгоценной была поддержка Святых Даров, которые ему удавалось получать почти ежедневно от содержавшихся в лагере немецких священников, так как им была предоставлена чуть большая свобода. Одну частичку он сохранял в футляре для очков на следующий день; тем, что оставалось, причащались и по десять человек, каждый раз рискуя быть жестоко наказанными. Ночь, — когда ему в течение многих часов не удавалось уснуть, — он проводил в поклонении этому кусочку Святого Хлеба, поверяя ему всеобщее страдание. Он говорил, что и Иисус в Святых Дарах — так же «великий заключенный».

Однажды, когда его избили сильнее обычного, называя его при каждом ударе «мешок с дерьмом», тому, кто спрашивал его, очень ли он страдал, он ответил: «Ах, брат мой, я знал, Кто был со мной!»; и был очень доволен, так как прежде, чем упасть, он смог спрятать под мышкой футляр от очков, ставший его дароносицей.

Протестантский пастор, который познакомился с ним и восхищался им в том лагере, сказал, что отцу Брандсме удавалось сохранить «рай своего сердца в аду лагеря» и распространять вокруг себя мир и радость Христовы. Он был так измучен, что собратья по заключению однажды посчитали необходимым порекомендовать его для госпитализации начальнику лазаретного отделения. Тюремщик, казалось, был слишком расположен им помочь: Титуса увели, и никто его больше никогда не видел.

Все, что произошло вслед за этим, стало нам известно от одной совершенно особенной свидетельницы: от свидетельницы, чье имя не оглашается, так как ее разыскивает международная полиция по обвинению в том, что она стала причиной гибели тысяч депортированных. Это она убила Титуса и покаялась именно потому, что воспоминание о нем ее не оставляло. Тогда она была молодой девушкой и работала медсестрой, но из страха подчинялась бесчеловечным приказам врача-офицера. Фактически она приводила в исполнение все смертные приговоры. Сейчас это очень пожилая женщина, и с той поры она живет в покаянии и в муках из-за своего прошлого.

Это она рассказала «под секретом», что Титус «при поступлении в лазарет уже был в списке мертвых».

Это она рассказала об опытах, проводившихся над больными, в том числе и над Титусом, и о том, как против ее желания ей врезались в память слова, с которыми он переносил жестокое обращение: «Отче, да будет не моя воля, но Твоя».

Это она рассказала о том, что все больные ненавидели и обзывали ее самыми обидными словами; и о том, как она была поражена, что этот старый священник обращался к ней с деликатностью и уважением отца: «Однажды он взял меня за руку и сказал: "Какая Вы несчастная девушка, я буду молиться за вас!"»

Это ей заключенный подарил свои жалкие четки, сделанные из меди и дерева, а когда она раздраженно сказала, что они ей не нужны, потому что она не умеет молиться, Титус ответил ей: «Не обязательно читать полностью "Ave Maria"; говори только "Молись за нас, грешных"».

Это ей в тот день, 25 июля 1942 года врач отделения дал шприц с сенильной кислотой, чтобы она ввела ее в вену Титуса. Это был привычный жест, медсестра уже выполняла его сотни раз, но несчастная вспоминает: «Весь тот день мне было плохо».

Инъекция была сделана без десяти два; в два часа Титус умер: «Я находилась там, когда он скончался... врач сидел у постели со стетоскопом, для видимости. Когда сердце перестало биться, он сказал мне: "Эта свинья издохла"».

О своих мучителях Титус всегда говорил: «они тоже дети Господа Бога, может и в них еще осталось что-то...». Бог даровал ему именно это последнее чудо. Лагерный врач издевательски называл инъекцию яда «инъекцией милости». И вот, в то время, как медсестра вводила ее ему, заступничество Титуса действительно вдохнуло в нее милость Божью.

На канонических процессах несчастная говорила, что лицо этого старого священника навсегда осталось запечатленным в ее памяти, поскольку в нем она прочла нечто такое, чего никогда не знала: «Он жалел меня!», как Христос.


К содержанию: "Антонио Сикари. Портреты святых."

Скачать книгу: "Антонио Сикари. Портреты святых."

Рекомендуйте эту страницу другу!

Подписаться на рассылку




Христианские ресурсы

Новое на форуме

Проголосуй!